Часть I: Ортодоксальная история.
На эту тему стоит задуматься, потому что преобладающее большинство министерств экономики и центральных банков мира пользуются на сегодняшний день одной и той формой макроэкономических моделей. Однако сама экономическая мысль, в отличие от, скажем, начала 20го века, перестала быть доступной для широкого круга обывателей, скрывшись за вуалью технического инструментария. Как сказал Роберт Солоу, “экономика более не является подходящей темой бытовой беседы для леди и джентльменов […] она стала техническим предметом”.
Как-то уже писал о некоторых технических, методологических и философских причинах, по которым большинство экономических моделей несостоятельны в практике, и почему экономика наукой в строгом смысле слова не является. (“Экономические прогнозы, бесконечная демагогия о концепциях и программах, неопозитивизм и Венский кружок”)
История ортодоксальной макроэкономики вкратце:
– Классики, 18-19 вв. (Смит, Рикардо, Маркс и ко.): закон спроса, кривая производственных возможностей, товар-деньги-товар, закон Сэйя – в целом никакого разделения между макро- и микроэкономикой, полный фокус на долгосрочной перспективе.
– Начало 20 в. (Викселль, И. Фишер и ко.): теория естественной процентной ставки, количественная теория денег, ранние теории экономического цикла – опять же фокус на так называемом long-run.
– 1920-1945 гг. (Шумпетер, Хайек, Кейнс и ко.): теории экономических волн (Кондратьев и т.п.), агрегированный спрос, общая теория занятости, мультипликатор, стабилизационные меры макроэкономической политики – фокус на краткосрочной и среднесрочной перспективе (Keynes: “In the long run we’re all dead”), первые попытки системного мышления о макроэкономике.
– 1945-1970 гг. (Хикс, Самуэльсон, Солоу, Фридман и ко.): неоклассический (/неокейнсианский) синтез, аналитические мат.модели макроэкономики, акселератор, ранние модели экономического роста, кривая Филлипса, естественный уровень безработицы, монетаризм – полноценное системное мышление, синтез микро- и макро-, однако с сильными упрощающими условиями/допущениями.
– 1970-1990 гг. (Лукас, Прескотт, Сарджент, С. Фишер и ко.): революция рациональных ожиданий, микроэкономические основы для макро-моделей, включение несовершенств рынка в структуру моделей – война двух школ: Теории Реальных Экономических циклов и Ноо-Кейнсианства.
– 1990- гг. (куча народу): революция и консенсус вокруг разных версий Динамической Стохастической Модели Общего Экономического Равновесия (DSGE) – аналитически нерешаемые громоздкие модели, которые на сегодняшний день для практической макроэкономической политики не дали почти ничего и были абсолютнейшим образом бесполезны в предсказании кризиса 2007-2008 гг.
Некоторые из основоположников движения DSGE признают, что в нынешней форме эти модели говорят мало нового по сравнению с традиционной Кейнсианской школой.
И, тем не менее, именно DSGE модели используются во всех центральных банках мира.
Часть II: DSGE.
Не буду утомлять вас описанием структуры DSGE модели, вместо этого предлагаю лишь стилизованные факты. DSGE модель пытается объяснить совокупность макроэкономических процессов, основываясь на следующих предположениях:
– экономика состоит из репрезентативных (=идентичных) экономических агентов, оперирующих рациональными ожиданиями
– рынки саморасчищаются и достигают равновесия путем вариации цен
– все переменные в системе находятся в равновесии одновременно
– единственный путь к нарушению равновесного баланса в системе есть принятие агентами решений на основе неверной информации
– денежная масса воздействует лишь на номинальные величины (уровень цен, зароботные платы, курсы обмена валют) и имеет нейтральный эффект на реальные величины (реальный ВВП, реальный спрос)
– практически не учитывает наличие риска и неопределенности в держании экономических активов
Ничего общего с комплексной реальностью человеческого взаимодействия в экономических процессах, эти предположения, надо сказать, не имеют.
У DSGE-моделирования есть несколько конкурирующих школ, и сотни разных вариантов структурной спецификации.
Традиционные модели до кризиса 2007-8 года, как правило, ограничивали роль финансового сектора до посредничества в предоставлении ликвидности субъектам экономики. Предполагаемые количественные эффекты финансового сектора на экономический цикл, вытекающие из этих моделей, сильно занижены, и абсолютно несоизмеримы с эффектом, который наблюдался во время кризиса 2007-2008 гг.
Одним из серьезных недочетов я считаю тот факт, что процесс финансирования в этих моделях ограничивался следующим: сберегатели размещают депозиты в банках, которые далее, используя эти деньги, кредитуют новые инвестиционные проекты бизнеса.
В реальном мире, проектное финансирование представляет лишь около 15% от общего кредитного процесса, в то время как львиная доля остальных средств идет на финансирование приобретений уже существующих экономических объектов. DSGE модели даже не допускают такой возможности.
Обратите внимание, что в частном секторе, в финансовой индустрии, никто не пользуется DSGE моделями. Знаете почему? Потому что в индустрии инвестиций, трейдинг на основе прогнозов, полученных из используемых моделей, имеет реальные последствия. Трейдер, а точнее его фин.институт-работодатель, заплатит за ошибку модели самыми настоящими деньгами, в то время как экономист центробанка просто почешет репу и скажет, что ретроспективно его модель все объясняет, но над ней надо еще поработать.
Часть III: Гетеродоксальная история.
Большинство мэйнтсрим-экономистов либо вообще не подозревают о существовании множества неортодоксальных школ в макроэкономике, либо имеют лишь поверхностное представление о них. И, тем не менее, неортодоксальная экономика развивалась параллельно мэйнстриму, начиная с конца 19го века. Сразу оговорюсь, что у неортодоксов никакой всерешающей панацеи нет, однако полезных идей достаточно много.
Неортодоксальная экономика – параллельная история:
– Монетаристы 19го века (Эллин Янг, Уолтер Бэджет): роль банковского сектора в торговле и экономическом развитии, роль и принципы функционирования центральных банков.
– 1930–1980 гг. (Калдор, Робинсон, Дэвидсон – последователи Кейнса, сразу отвергнувшие неоклассический синтез): продолжение и реинтерпретация Кейнсианских идей (пост-Кейнсианство), моделирование экономических систем вдали от равновесия (эквилибриума).
– 1952 г. (Коупленд): введение системы учета движения денежных средств, в качестве альтернативы одновременно а) кейнсианскому уравнению о продаже конечных товаров и б) уравнению Фишера из количественной теории денег – путём учета обмена товаров и финансовых активов в одной системе.
– 1950–2000 гг. (Герли, Шоу, Тобин, Мински): монетарная экономика посткейнсианства, моделирование агрегированного инвестиционного процесса, подчеркивание принципиально важной функции финансового сектора в функционировании и развитии экономических систем.
– 1970–сегодняшний день (Годли, Лавуа): первые макроэкономические модели, совместимые с принципом запаса и потока (stock and flow), альтернативная монетарная экономика, аналитическая система секторальных финансовых дисбалансов – была чрезвычайно актуальна в анализе кризиса 2008-2009 гг.
– 1990–сегодняшний день (Стэнли, Кин, Фармер, Ормерод и др.): эконофизика, моделирование финансовых и экономических систем, основываясь на принципах и инструментах статистической механики и других разделов физики – в том числе продемонстрировала абсолютную неадеватность использования нормального (Гаусс) распределения в моделировании финансовых и экономических рисков – что делают 95% всех традиционных моделей.
– 1990–сегодняшний день (Тесфацион, Аксельрод, Фармер и др.): агентное моделирование путем симулирования взамодействия между экономическими агентами, компутационная экономика – имеет серьёзные преимущества, т.к. позволяет строить модели любой сложности, однако не имеет априори аналитического аппарата.
На самом деле ещё куча разных неортодоксальных течений, занимающихся вопросами справедливой торговли, партисипативной экономики, неденежного обмена и т.д.
Неортодоксы открыли глаза на заблуждения мэйнстрима касательно финансового сектора, установив, что:
1. денежная масса не нейтральна в своих эффектах на реальные экономические агрегаты.
2. деньги имеют иерархическую структуру: i) валюта является обещанием выплатить золото (или налоги); ii) депозиты – это обещания выплатить валюту; iii) ценные бумаги – это обещания выплатить депозиты.
3. деньги – эндогенная переменная системы: банки создают деньги и покупательную способность, система фракционных резервов на практике мало соблюдается.
4. уровень частного (негосударственного) долга в экономике играет большую роль.
5. финансовый сектор – это не просто посредничество: рынки не саморасчищаются во любых условиях, финансовый сектор абсорбирует риск невыполненных обещаний/контрактов – объем приемлемых потерь финансового сектора определяет размер реального сектора экономики.
Часть IV: Ночь, в которую они перечитывали Мински.
В годы, предшествовавшие мировому финансовому кризису 2007-2008 года, основная часть академического мира триумфально хвалилась достижениями макроэкономических теорий и методологии.
Пара докризисных цитат (сорри, мой вольный перевод):
“После взрыва [на академическом поле экономики] в 1970-х, имел место огромный прогресс и значительное сближение. В основном, ввиду того, что факты остаются фактами, появилось во многом разделяемое видение, как [феномена экономических] колебаний так и методологии. […] Макроэкономика находится в хорошем состоянии.”
– Оливье Бланшар (2003 г., на момент цитаты был главой департамента экономики в Массачусетском Институте Технологий, на данный момент является главным экономистом МВФ).
“Макроэкономика родилась в качестве отдельной области в 1940-х, как часть интеллектуального ответа Великой Депрессии. Термин в то время относился к совокупности знаний и опыта, которые, мы надеялись, не допустят повторения этой экономической катастрофы. Мой тезис в этой лекции состоит в том, что макроэкономика в этом первоначальном смысле успешно состоялась: её центральная проблема предотвращения депрессий была решена, с практической точки зрения.”
– Роберт Лукас мл. (2003 г., лауреат Нобелевской премии по экономике 1995 года, которому макроэкономика обязана концептом рациональных ожиданий, используемом в 95% современных моделей).
Однако тут очень не к месту пришелся 2007 год. Естественно, авторитетные экономисты из мэйнстрима принялись оправдываться.
Пара посткризисных цитат:
“Эти модели были разработаны для описания агрегированных экономических колебаний в нормальные времена, когда рынки могут сводить заёмщиков и кредиторов упорядоченным способом, а не во времена финансовых кризисов и рыночных сбоев.”
– Томас Сарджент (2010 г., лауреат Нобелевской премии по экономике 2011 года, развивал идеи Лукаса в моделях рациональных ожиданий, и изучал их последствия для монетарной политики).
Хм. Интересно, купил бы уважаемый профессор Сарджент автомобиль, в котором навигационная система работает исправно только при дневном свете, или в котором подушки безопасности работают замечательно, но лишь когда на улице нет других машин.
“Недавний финансовый кризис был более провалом экономической инженерии и управления экономикой, чем того, что я назвал экономической наукой… Означают ли эти неудачи стандартных макроэкономических моделей, что они неуместны или, по крайней мере, значительно ущербны? Я думаю, что ответ отрицательный. Экономические модели полезны только в контексте, для которого они предназначены. Большую часть времени, в том числе в периоды экономического спада, серьезная финансовая нестабильность не является проблемой. Стандартные модели были разработаны для этих некризисных периодов, и они оказались весьма полезными в этом контексте. ”
– Бен Бернанке (2010 г., председатель Федеральной Резервной Системы США 2006-2014 гг.)
Как-то это скромное оправдание не увязывается с триумфальными заявлениями, предшествовавшими кризису, ну да ладно.
Неортодоксальные экономисты всю дорогу предлагали очень важные идеи о генезисе, структуре и мерах предотвращения и сглаживания эффектов кризисов, но их мало кто слушал.
Уолтер Бэджет одним из первых доступно разложил проблемы финансового мира в книге “Ломбард-стрит: описание денежного рынка” 1873-го (!) года. Один из основных тезисов Бэджета состоит в том, что в целях предотвращения/избежания/усмирения паники, ликвидность должна свободно предоставляться центральным банком всем платёжеспособным заёмщикам, но под хороший залог и высокий, штрафной процент. Необходимость последнего в том, чтобы в результате кризиса экономика очищалась от неэффективных структур.
Чарльз Киндлбергер в 1970е годы провел почти исчерпывающий анализ финансовых кризисов прошлых лет. Его «Всемирная депрессия, 1929—1939» (1971) признана лучшим описанием Великой депрессии, а «Мании, паники и крахи» (1978) – самым авторитетным источником о психологии и механике финансового кризиса, в котором, в том числе, практически предложение-за-предложением описывается процесс, на высоком уровне идентичный тому, что случилось в 2007-2008 гг.
Хайман Мински много лет изучал и писал на темы спекулятивных мыльных пузырей, кредитной эйфории и кризисов. Хотя он сам идентифицировал себя как посткейнсианец, во многом его идеи перекликаются с Австрийской школой (Sayan Kombarov – поправьте, если что неточно).
В конце 1960х годов Мински предложил так называемую Гипотезу Финансовой Нестабильности.
Суть его позиций в следующем:
1. Реинтерпретация Кейнса:
– Неоклассическая экономика основана на принципе бартера, а деньги являются удобным инструментом обмена.
– В современной экономике, компании осуществляют сложные решения по композиции их инвестиционного портфеля и выбору способа финансирования своих активов.
– Финансовые институты определяют, каким образом финансовые ресурсы будут доступны для владения капиталом и производством.
– Неопределенность в оценке денежных потоков (активов) и кредитного риска (пассивов) является драйвером спроса и инвестиций.
– Экономика фундаментально циклична, и каждый шаг внутри цикла (бум, кризис, дефляция, стагнация, рост, восстановление) содержит элементы, идентифицируемым образом приводящие к следующему шагу.
NB: Мински делит заемщиков и стадии кредитного цикла на три типа:
1) хеджевые (консервативные) – которые могут легко выплачивать основную сумму и проценты,
2) спекулятивные – которые могут выплачивать лишь текущие проценты, а основную сумму рефинансируют, и
3) заемщики Понци (в честь финансовых пирамид Чарльза Понци в Америке 1920-х годов) – которые для выплаты кредитов рассчитывают не на денежные потоки, а на постоянный рост стоимости активов, и становятся неплатежеспособными в момент остановки этого роста.
2. Гипотеза Финансовой Нестабильности:
– За точку отсчета берем положение, когда экономика преуспевает, но компании и банки ведут себя консервативно.
– Большинство проектов реализуются успешно, существующий долг легко обслуживается – финансовый рычаг оправдан растущей прибыльностью.
– История успеха имеет тенденцию снижать резерв безопасности, требуемый бизнесом и банкирами – что вызывает увеличение объемов инвестиций.
– Позитивный пересмотр оценок денежных потоков, рост кредитования, инвестиций и цен на активы.
– Активы с повышенной ликвидностью и низкой доходностью девальвируют в стоимости ввиду снижения привлекательности, а соответствующие ставки финансирования растут.
– Начало «экономической эйфории» – увеличенное отношение долговой нагрузки к акционерному капиталу, постепенное наступление сложностей в выплате основной суммы долга, появление Понци-финансирования.
– Жизнеспособность деловой активности попадает под угрозу.
– Активы, чье приобретение было профинансировано в стиле Понци, приходится продавать, ликвидность высыхает, рынок активов затопляется.
– Эйфория становится паникой.
– “Стабильность – или спокойствие – в мире с цикличным прошлым и капиталистическими финансовыми институтами имеет дестабилизирующий эффект.” (Мински, 1978г.)
Резюмируя простым языком – пока экономика стабильна, бизнес и банки верят, что долг безопасен, однако постепенно рост долга начинает подрывать стабильность, а экономика становится крайне уязвимой.
Затем наступает так называемый “момент Мински”, когда осознав опасный уровень риска, все экономические агенты начинают процесс deleverage – снижения уровня заёмного капитала в форме активной продажи, вызывающей высушивание рыночной ликвидности и спираль падения рыночных цен на активы, долговой дефляции и кризиса.
Российский финансовый кризис 1998 года, так же как и лето перед мировым кризисом 2007 года можно охарактеризовать как моменты Мински. Ипотечное кредитование и стройка жилья в Алматы в 2000х годах тоже испытали момент Мински перед обвалом.
Не вдаваясь в технические подробности, фундаментальный довод Мински и других неортодоксов состоит в том, что модели, которые используются для формирования экономической политики, должны быть способны сами, эндогенно, порождать в системе кризисные состояния вроде Великой депрессии, без внешних шоков – и лишь тогда они могут быть адекватны.
Советую к чтению статью Стива Кина “Развенчивая Макроэкономику” (2011) (http://www.eap-journal.com/archive/v41_i3_01-keen.pdf)
На сегодняшний день моделей, адекватно описывающих основные макропроцессы, воспроизводящих известные стилизованные экономические факты, и при этом способных сгенерировать момент Мински – в полноценной форме не существует. Надо сказать, что кроме Стива Кина мало кто вообще этим занимается.