Ужинали в самом старом ресторане Парижа, основанном в 1686 г. Многие известные личности мировой истории были здесь завсегдатаями в разные эпохи. Далее зарисовка исторических событий, подсказанных артефактами на стенах знаменитого Прокопа.
Дневник Джона Адамса. 29 апреля 1778 года.
После ужина мы с Бенджамином отправились послушать несколько выступлений во французской Академии Наук.
– Также в этом месяце мы потеряли [неразборчивая речь]. Академия и общество никогда не забудут его большой вклад в развитие науки, – закончил чтение некрологов Д’Аламбер. В зале самого интеллектуального собрания Парижа прозвучали сдержанные апплодисменты – участники сегодняшнего заседания были куда более заинтересованы одновременным присутствием в зале двух живых легенд Просвещения: моего коллеги Франклина и недавно вернувшегося в Париж Вольтера. Бенджамин сейчас служит Министром Соединенных Штатов Америки во Франции, но более популярен здесь в основном в связи со своими научными экспериментами и изобретением молниеотвода. Необузданная толпа французских энтузиастов уговорила двух этих уважаемых немолодых людей целоваться в щеку, хоть и по-дружески. Чтобы как-то разрядить обстановку, я предложил обоим составить мне компанию в Прокопе за бокалом вина. Вольтер, очевидно тяжело больной, рассказывал о своих деловых успехах в Ферне. Мы же, со своей стороны, делились новостями из Нового Света.
– Вы бы знали, Месье Вольтер, как я рад, что Бенджамин теперь полностью перенимет на себя функции посланника Америки во Франции, – сказал я с радостью.
– Видите ли, – Бенджамин попытался объяснить мою радость недоумевшему Вольтеру, лишь недавно наконец-то вернувшемуся в Париж с триумфом после длительного изгнания, – в голове моего коллеги не соотносятся французская фривольность и одновременно достижения в науке и дипломатии.
– Абсолютизм, мои юные друзья, порождает разные извращения нравов и мыслей, как в правителях, так и в их народах, – прокряхтел Вольтер.
За соседним столом двое изрядно выпивших настоящих юнцов громко чокнулись бокалами.
– За Вольтера! Liberte! – эмоционально крикнул один молодой человек, смотря прямо на тостуемого.
– За равенство, за Руссо! – перебивая прокричал второй, нарочито направив взгляд в сторону.
– Макс, Жорж, прекратите, ей богу, стыдно, – негромким спокойным голосом вмешался третий человек, постарше.
Тут второй юноша, слегка пошатываясь, повернулся к стене и ключом нацарапал какие-то три слова на стене, чем вызвал недовольство бессильного против молодости бармена. Вольтер как-то снисходительно улыбнулся в сторону молодежи, но лицо его слегка покосилось, как будто от боли.
– Еще никто не применял столько интеллекта для призыва людей к дикости и деградации, как этот болван Руссо со своим трактатом против человечества. Вон уже молодежь отравил, старый бес. Этот стройный и миловидный парень похоже становится таким же бесом. Когда-нибудь он и нынешних друзей своих посчитает предателями за неготовность к примитивной агрессии в отношении противников идей Руссо, которые он будет считать своими.
– Франсуа, Вам обязательно надо вступить в нашу Ложу, – отвлек от разговоров соседнего стола Франклин, подписывая последний драфт Статей Конфедерации и Вечного Союза, которые Томас прислал ему несколько дней назад.
– Боюсь я уже слишком долго был атеистом, но я готов вступить, если Вам от этого сделается приятно. Жить мне осталось все равно не долго, и, кто знает, быть может скоро мне на самом деле предстоит узнать, насколько силен яд запретных плодов дерева познания добра и зла.
– За здравие! – сказали мы втроем и осушили бокалы.
Дневник Лазара Карно. 28 июля 1794 года.
Вчера воиска Национального Конвента под управлением Поля Барраса ворвались в здание ратуши и Шарль Мерда прострелил Максу челюсть, в тот момемнт, когда тот что-то подписывал. Вместо окончания подписи теперь пятно крови. Сегодня мы казнили немощного Макса на гильотине. У нас с ним были большие разногласия, но все равно остался тяжелый осадок. День был испорчен.
Мы сели ужинать в Прокопе с Маленьким Капралом. В прошлый раз ему, кстати, не хватило денег расплатиться здесь за счет, и он оставил свою двууголку в залог. Она и до сих пор здесь. Много говорили о будущем Франции. Пожалуй я назначу его главой армии в Италии. Немного самовлюблен, но хороший солдат.
